Жуков ничего не сделал для освобождения народа. Он об этом и не задумывался. Советская номенклатура была коллективным рабовладельцем. Жуков был таким же членом рабовладельческой ассоциации, как Хрущёв и Брежнев, Русланова и Андропов, Берия, Ежов и Шолохов.
6
Ладно, пусть солдат-освободитель не имел гражданских прав. Ладно, пусть заработал он ордена-медали, а Родина не удосужилась их ему вручить. Так пусть государство позаботится хотя бы о том, чтобы помнили павших! «Две трети погибших в 1941–1945 годах воинов похоронены как неизвестные.» (Красная звезда. 6 октября 1999 г.)
В захоронениях бойцов и командиров Красной Армии, погибших в войне против Германии, «погребены более 6,5 миллионов человек, из них всего лишь 2,3 миллиона известны пофамильно.» (Там же.)
Сопоставление потерь Красной Армии и вермахта шокирует. В чем же дело? Почему для того, чтобы убить в бою одного немца, надо было положить в землю пять, а то и десять советских солдат?
Причин много. Вот одна, видимо, не самая последняя: у нас солдата после войны воспевали в песнях и возвеличивали в легендах, но на фронте жизнь солдатская не стоила вообще ничего, солдата не уважали живым, а тем более мертвым. В Германии было иначе. Каждый германский офицер, завершив работу, был обязан «убрать рабочее место» — то есть, завершив бой, эвакуировать с поля боя поврежденную боевую технику, вынести раненых и тела убитых. Раненых — в госпиталь. Убитых — в землю. С воинскими почестями.
В Красной Армии эвакуация боевой техники и оружия с полей сражений была поставлена образцово. Понятно, я имею в виду только вторую половину войны. Все, что было брошено в 1941 году, — наш национальный позор. То, что было брошено в 1941 году, создавалось трудом нашего народа два десятка лет. Тех брошенных запасов 1941 года хватило бы на много лет войны до самой победы. Но сейчас мы говорим не о брошенных запасах. Мы говорим о том, что во второй половине войны в Красной Армии эвакуация техники с поля боя была отлично налажена. Был организован сбор брошенного оружия, боеприпасов, стреляных артиллерийских гильз. Сталин установил простой порядок: каждый полк, дивизия, корпус, армия, фронт обязаны сдавать стреляные артиллерийские гильзы. Понятно, не все 100 процентов, но весьма существенную часть из того, что было получено. Не сдал артиллерийские гильзы за прошлую неделю боев — не получишь новых снарядов. А начальникам артиллерийского снабжения всех рангов приказ: подавать боевым подразделениям снаряды только в обмен на стреляные гильзы. Если выдал кому-то снаряды, а стреляных гильз не получил, — пойдешь под трибунал. И сразу установился образцовый порядок.
Понятно, были исключения. Понятно, возникали ситуации, когда было не до сбора стреляных гильз. Но по большому счету проблема повторного использования стреляных гильз была решена. Было решено много других задач. За эвакуацию танков с поля боя давали ордена. За эвакуацию раненых — тоже.
А за эвакуацию трупов у нас орденов не давали. С воинскими почестями советских бойцов, конечно, хоронили, но только некоторых. Когда руки доходили. Немцы хоронили погибших в гробах, и каждого в отдельной могиле. Каждому свой собственный крест полагался. У нас о гробах речи не шло. Не до гробов. И хоронили не каждого в отдельной могиле, а навалом. Так работы меньше: свалили всех в воронку или в противотанковый ров и землей забросали. И благозвучное название придумали: братская могила. Не до гробов нам было, не до индивидуальных могил. Землю родную надо было освобождать! И гнать врага с родной земли! И народам Европы нести свободу и счастье!
Но я утверждаю, что война завершилась бы гораздо раньше, с гораздо лучшими результатами и меньшими потерями, если бы был отдан приказ выносить мертвых с поля боя и хоронить в гробах.
Представьте себе командира полка. Послал он батальон высотку штурмовать, положил людей зря и нет ему забот. Погибли люди — на то и война. Не взяли высотку — завтра возьмем. Завтра в полк новых людей пригонят, снова ту высотку штурмовать будем. А пока идет полковой командир в свой блиндаж водку пить. И ждет его в блиндаже верная ППЖ — походно-полевая жена.
Получалось вот что: с одной стороны, командир людей не 6е-режет, с другой стороны, ему назавтра новых людей пригонят, необстрелянных, которые сами себя беречь не научились. Потому самоуничтожение армии шло одновременно с двух сторон — снизу и сверху.
Назавтра необстрелянных тоже положат в самом первом бою у подножия той же высотки. И опять новых пришлют.
Красная Армия во Второй мировой войне была совсем небольшой, но прожорливой. В каждый отдельный момент времени на войне воевало миллионов пять. Иногда численность армии доходила до восьми и даже до десяти миллионов солдат и офицеров, но не больше. Но только вчера это были одни миллионы, а сегодня их тела уже гниют по оврагам и пролескам, а вместо них воюют другие миллионы. Лягут и они, а по их костям пойдут третьи, свободу и счастье другим народам понесут.
Но если бы вменили командирам в обязанность всех убитых с поля боя выносить и хоронить в гробах да с воинскими почестями — тогда иной расклад. Тогда бы командиру неоправданные потери — головная боль. Как под огнем противника все трупы с поля боя вытащить? Сколько на это надо еще людей положить? И как те новые трупы потом с поля боя тащить? Кто этим заниматься будет? А если всех солдат полка положишь, самому, что ли, их потом на себе таскать? И где столько гробов раздобыть? А ям сколько вырыть надо! Да еще каждый труп опознать. Да каждому фанерную звезду над могилой! Сколько забот! Глядишь, в следующий раз командир осторожнее людей на ненужные высотки бросал бы.
Такой порядок имел бы и другие последствия. Если бы каждый командир полка людей берег, тогда в действующей армии можно было иметь не пять, не десять, а пятнадцать или двадцать миллионов солдат. И солдаты не гибли бы в первом бою. Одно дело — пять миллионов необстрелянных солдат, которых только что прямо из военкоматов на поля сражения бросили, другое дело — двадцать миллионов опытных бойцов. Вот тогда и война совсем другой была бы.
А всего только и требовалось: дать приказ солдата нашего в гробу хоронить. Представьте: вот какой-нибудь Жуков готовит некую Ржевско-Сычёвскую операцию. Ему докладывают: для проведения операции требуется подать войскам на передний край 4139 вагонов снарядов, 120 тысяч тонн бензина и солярки. Кроме того, Жукову представляют список всего необходимого. И в том списке танковые двигатели, сотни тонн других запасных частей для танков и машин, патроны, мины, хлеб, тушенка, бинты, водка цистернами, инженерное имущество и… 78 тысяч гробов сосновых.
Думаю, тут бы и Жуков возмутился. Прикиньте, сколько надо вагонов, чтобы те гробы доставить на фронтовые склады, сколько надо снять машин с перевозки войск, боеприпасов и всего прочего и бросить их на доставку гробов с фронтовых складов на армейские и далее — на корпусные, дивизионные, бригадные и полковые. Сколько солдат надо оторвать на разгрузку и перегрузку гробов. С другой стороны — демаскировка. Если столько гробов сгружают в районе предстоящей операции, любой шпион и диверсант тут же в вражеский штаб доложит: что-то затевается! Так вот, ради того, чтобы демаскирующие признаки скрыть, Жуков потребовал бы воевать так, чтобы гробов требовалось меньше.
Или вот, допустим, готовит все тот же Жуков штурм Берлина. Садится он, уставший, в кресло, а начальник штаба 1-го Белорусского фронта докладывает, что для штурма Берлина помимо прочего требуется подвезти полмиллиона гробов. Верю: тут бы даже Жуков задумался. Тут бы и в его светлую голову закрались сомнения: а зачем вообще Берлин штурмовать? Кому этот штурм нужен? Берлин уже окружен советскими войсками. Внешний фронт окружения находится в 30–50 километрах западнее Берлина. Огромный город сжат кольцом советских войск. Авиацией США и Британии Берлин уже превращен в огромную кучу битого кирпича. В Берлине — огромное население, да еще сотни тысяч беженцев из восточных районов Германии. По нашим данным, в городе два миллиона людей, в основном гражданских. По немецким данным — три миллиона. В Берлине уже начался голод. В Берлине конина — деликатес. Надеяться защитникам Берлина не на что. Продовольствия им никто не подвезет и боеприпасов — тоже. В Берлине нет топлива. В Берлине нет света. В Берлине разрушены водопроводные системы. В Берлине не работает канализация. В Берлине никто не убирает мусор и трупы. Сколько огромный город может держаться? Это не Ленинград, за которым стояла огромная страна и который можно было кое-как снабжать через Ладогу. Берлин снабжать невозможно. И некому его снабжать. И нет у Берлина надежды. Война уже кончилась. Один Берлин остался. Дайте защитникам Берлина еще неделю — доесть последние гнилые лошадиные трупы. Потом Берлин сам выбросит белый флаг.
